На сызранской сцене в минувшие выходные состоялась премьера спектакля "Наши" по роману Достоевского "Бесы". Этой постановки город ждал с особым нетерпением. Ведь еще в процессе ее подготовки было заявлено, что спектакль может претендовать на событие всероссийского масштаба. Да и зрители давно просили чего-нибудь серьезного. Оправдала ли ожидания постановка, режиссировал которую заслуженный деятель искусств РФ Виктор Курочкин? Безусловно, каждый зритель ответит на этот вопрос по-своему. Однако нельзя не согласиться с тем, что новый спектакль по своей глубине и эмоциональной напряженности превосходит многие постановки. Поэтому не утомляют даже три часа просмотра, прерываемые двумя антрактами.

Стоит отметить две особенности работы Виктора Курочкина. Во-первых, в ней сделан акцент на молодежную линию романа. Из спектакля исключены фигуры Верховенского-старшего, губернатора фон Лембке и других персонажей "Бесов". Соответственно, в спектакле задействовано много молодых актеров. В том числе, играют новички - Вероника Агеева (Дарья Шатова), Анастасия Шендрик (Хромоножка), Владимир Мухтаров (Шатов). Одну из небольших ролей исполняет студент колледжа искусств Михаил Зайцев.

Во-вторых, в спектакле нет явного политического подтекста, несмотря на красноречивое название. Все революционные действия совершаются в душах и умах героев. Они вынуждены проводить жизнь в постоянной борьбе с собой, существовать в условиях войны добра и зла. Над всем этим находится образ Бога, который причудливо трансформируется в понимании каждого из героев. Любопытно, как воплощается в деталях режиссером идея божественного и противоположного начал. Например, на сцене мы видим символичное изображение церкви и ее отражение в воде. Вообще актеры играют в крайне скудных декорациях. Храм, икона, паникадило, пожарная лопатка с багром - карикатурный символ организации "Наши", немного мебели и... все. Спустя какое-то время на декорации перестаешь обращать внимание и уже более ничто не отвлекает от главного действа.

Ключевые моменты в спектакле представлены в виде трагифарса. Может быть, именно поэтому они оказались по силе воздействия самыми мощными? Например, в сцене собственного самоубийства Ставрогин (Сергей Михалкин) раскачивается на петле из веревки, словно на качелях. Несколько секунд спустя доносится истошный женский вопль - это кричит его мать (Татьяна Дымова). Кстати, совмещение пространственных и временных планов - еще один момент, который удался режиссеру. Иногда зритель словно видит несколько действий. Этому способствует пространственное деление сцены прозрачной тканью на несколько частей. Причем часто за ней происходит самое сокровенное.

Еще немного о трагифарсе. Сон Хромоножки-Лебядкиной о свадьбе со Ставрогиным представлен как уже сбывшееся действо с глумлением толпы и криками "Мадемуазель Лебядкина!" Эта же толпа собирается вокруг Ставрогина и предает его анафеме. Фарсовый характер приобретает одна из сходок "Наших", когда гимназист Лямшин бренчит на рояле "Собачий вальс", чтобы не привлекать внимания посторонних. Наконец, интересно, как обычное действие посредством гиперболизации превращается в абсурд. Например, когда Верховенский соблазняет Ставрогина вступлением в организацию "Наши", вокруг Михалкина вновь собирается толпа и "поливает" его денежным дождем. Зажигаются красным инфернальным цветом огни, слышится тревожная музыка. И эта игра светом,  звуком тоже не раз разбередит нервы зрителю. А когда к Ставрогину приводят Лизу Тушину (Татьяна Ахроменко), люди из толпы выносят на сцену какие-то вещи - стул, счеты, прялку... "Зачем вы погубили себя, Лиза?"- спрашивает главный герой. И становится ясно, что девушка оказалась лишь вещью, заложницей ситуации. Как, впрочем, далеко не единственный герой Достоевского...

Концовка - самый пронзительный эпизод во всем спектакле. Перед нами снова возникает церковь, в которую неслышно заходят убиенные в белых одеждах. И здесь образ дождя, который проходит через всю постановку, получает свое окончательное воплощение, проливаясь на сцену настоящей водой. Погибшие умываются ею, словно приобщаясь к высшей сути и очищаясь. А венчает пирамиду, в основании которой стоят молящиеся, цинично ухмыляющийся и поедающий как ни в чем не бывало курицу Петр Верховенский (Петр Чичёв). Торжество зла над добром? В спектакле нет претензии на морализаторство, а есть лишь переживания мятущихся душ. И каждая из них в любой момент может обрести либо свет, либо его обратную сторону...